Александр Шенгелия
«Судьба скульптора нелегка. Но главное — не терять стержень, не опускать руки, учиться, развиваться, не обижаясь на всех и на Вселенную, а наоборот, познавать мир, и создавать свой вдохновенный, прекрасный мир!»
Прежде всего я хочу поблагодарить искусствоведа Петра Баранова за интерес к моему творчеству. Мне очень приятно отвечать на вопросы сына Леонида Баранова, к великому сожалению ушедшего от нас, талантливейшего и гениального скульптора, с которым мы когда-то учились в Суриковском академическом институте, кажется, с разницей в один год. Хочу предупредить читателей, что ответы получились развёрнутыми, поскольку вспоминались фрагменты прожитого, но с неожиданными и даже забавными жизненными коллизиями.
Александр, вы росли в кругу кинематографистов и литераторов. Как это сказалось на вашем творчестве?
Я воспитывался в семье дедушки — писателя, литературоведа, мягкого, доброго человека, тогда таких называли «интеллигентами». Дедушка был весьма образованный, эрудированный, потомственный дворянин, по отцу — Лунин, а по матушке — сын княгини Карагодиной, род которой шёл ещё от опричника «Карагоды», получившего дворянство от Ивана Грозного, но её жёсткого характера и «домостроя» дедушка не унаследовал. В советские годы он принял революцию и занимался реформой образования, ликбезом и открытием библиотек в стране вместе с Н. К. Крупской, разделяя с ней один кабинет. В конце рабочего дня за супругой приходил В. И. Ленин и скромно ждал её в коридорчике.
Дедушка был писателем и заведующим отделом классической литературы в «Детгизе», бабушка — спецкором газеты «Известия». Дедушка по работе общался с Маяковским, Горьким, Пастернаком и многими другими советскими и русскими писателями, раз в неделю ходил на литературные чтения.
У нас дома бывали художник-акварелист немец Борис Беренгоф (его дом давно снесли, и там стоит памятник князю Владимиру, работа скульптора Салавата Щербакова). Также бывали ироничный Эльконин, известный искусствовед Алпатов, писатель Арнольд Гессен, Михаил Янчивецкий, отец которого написал трилогию о Батые и Чингиз Хане под псевдонимом В. Ян, писательница Алтаева (псевдоним Ал. Алтаев), литературовед Ланина с дочерью. Часто можно было видеть работавшего у Туполева бывшего ссыльного немца с неиссякаемым лучистым юмором Леонида Кербера. Он приходил с женой Елизаветой Шишмаревой, француженкой по происхождению.
Почти все праздники отмечались у нас. Это всегда было весело: острый юмор, сарказм, тонкие и даже опасные анекдоты, шарады. Самая лаконичная шарада, не требующая костюмов и реквизита, была придумана Леонидом Кербером. Их группа танцевала, веселилась, а на одежде каждого была приколота нарисованная на маленькой бумажке буковка «А». Другая группа долго не могла отгадать, но потом оказалось, что это «а на нас» — «ананас». Это поколение умело радоваться жизни и друг другу без алкоголя.
Приходил в гости с женой личный секретарь Льва Николаевича Толстого.
Частыми гостями были студенты ВГИКА Марлен Хуциев, Сергей Параджанов, Генадий Габай, Шпаликов. Появлялись и тбилисские друзья отца — Гигла Перцхелвава, известный карикатурист, Виктор Джурбинадзе, талантливый тбилисский архитектор, скульптор Георгий Тоидзе.
Гости нашего дома все были откровенны, честны, остры на язык, и мы вполне обходились без сатиры Райкина и клоунад Тарапуньки и Штепселя. Сосед по коммунальной квартире расковырял общую стенку, чтобы лучше подслушивать, писал доносы, однако репрессии нас миновали. Хотя бабушка держала наготове походный чемоданчик с шерстяными носками, варежками, тёплым бельём, сухарями, консервами на случай арестов — дедушка всё же был дворянин, да ещё получил наследство из Европы, от которого сразу же отказался в пользу властей.
На меня, безусловно, повлияло свободомыслие творческих личностей, но, разумеется, жить приходилось с оглядкой.
Как вы выбрали путь скульптора?
Путь скульптора я не выбирал. Мы жили на Шаболовке, в коммунальной квартире с местами общего пользования, готовили на общей кухне и грели воду на керосинках, ни душа, ни ванны, почти как сегодня в центре Парижа в старинных домах. Когда мне было два с половиной года, мама с бабушкой меня, маленького «грузина», повели с собой в женскую баню. Я обомлел, такого обилия обнажённых женских тел с чёрными треугольниками в центре я не видел никогда. Среди этого многообразия выделялась беременная женщина с огромным животом, потом бабушка говорила, что у неё была как минимум тройня. Дома я взял пластилин, тогда его выпускали круглыми колбасками, выбрал кремовую, прилепил ей живот, с другой стороны и пониже попу, и сломанным грифелем вдавил рот, глаза, а сам грифель прилепил большей плоскостью вертикально в виде носа. Бабушка оценила: «Саша — гений!». Так и пошло, только женщины меня всегда вдохновляли на творчество, каждая из них — целая вселенная, свой мир, каждая способна дать жизнь и любовь, ради которой мы можем, хотя бы мысленно, свернуть горы. Когда я повзрослел, мне было неинтересно сближаться с женщиной, без романтичной влюблённости. Любая близость, даже платоническая, вдруг открывала передо мной какой-то неведомый и бесконечный портал перерождений в неизмеримом будущем человека, новые, иногда пугающие, горизонты. Недавно я создал образ Лауры по стихам итальянского поэта Петрарки, который так и не посмел подойти к воспеваемой им женщине. Я чувствую и сегодня, что подсознательно продолжаю искать возвышенный женский образ.
Вы поступали в Тбилисскую академию художеств, но затем перевелись в Московский художественный институт им. Сурикова. С чем это связано?
Поначалу мои «университеты» не были триумфальными. Мне «повезло» провалиться в «строгановку», где было катастрофически мало часов скульптуры. К тому же мне, изнеженному бабушкой и дедушкой, грозила армия, к которой я явно был не готов. Однако без всяких протеже поступил в школу-студию МХТ (вуз) на художника театра. Там мы проходили много необычных и интересных предметов, и даже в рамках истории театра узнали о его зарождении из фаллических шествий и сдавали зачёты по «Декамерону».
Мне же упорно хотелось лепить. Посоветовавшись с отцом и с членами семьи, решили попробовать из театрального перевестись в Тбилисскую академию художеств именно на скульптуру. Работы у меня были, и всё получилось. Я был счастлив, ведь ехал на родину мою и отца. Но оказалось, что я не грузин, и языка не знаю и вообще тепличный москвич. После МСХШ, где у меня была кличка «Грузин», вдруг в тбилисской академии получил кличку от сокурсника Жанни Какабадзе, тоже не очень для меня достоверную, «Сашка-интеллигент». А сокурсник Игорь Казанцев, видимо, был ближе, называя меня «Театрал», я же перевёлся из театрального института. Видимо своей цыганской душой он предвидел, что я на старости лет начну рисовать дворцы и храмы, а по сути, как сейчас только понимаю, театральные декорации. Одна только новая работа 2023 года «Атлантида» чего стоит! Она бы могла составить конкуренцию плафону Шагала в Грант-Опера и украсить сцену этого прекрасного театра или использоваться в Ла Скала для декорации какой-нибудь сказочной постановки. Вероятно, эта стезя меня подхватила по генетическому наследству от отца — театрального и кинохудожника. Кстати, по эскизам Левана Шенгелия, моего папы, был построен целый город в Крыму для съёмок фильма «Алые паруса» с участием А. Вертинской и В. Ланового.
Много чего было в том «моём» Тбилиси, и дрался, и дружил с очень разными людьми, но события заканчивались, слава богу, хорошо. Однажды я сидел в кинотеатре в тринадцатом ряду на тринадцатом месте, где все, кроме меня, курили травку, пуская по ряду папиросу. Мы смотрели «Операцию святой Януарий», а после сеанса меня окружили и сняли пальто, пришлось потом его возвращать через знакомых ребят.
К своему стыду, я только там, в Тбилиси, отчётливо понял, что люблю маму, с которой в Москве часто ссорился, скучал по дому, по бабуле и дедуле, а главное, понял, что, оказывается, я — русский. Однажды по академии прокатился слух, что будут менять всем паспорта, где не будет указываться национальность, все это восприняли радостно, видимо, эта строка в документе как-то нас разделяла. Там учились почти все представители самых разных национальностей, живших в СССР.
В тбилисской академии на нашем курсе было девять учеников, но быстро их число выросло до 14, и это всё на одну русскую натурщицу, её подиум крутился, как карусель, работали практически по памяти. Однажды я слепил «модель» с контрформами декоративно-фантазийную, но профессор, реалист Микотадзе не понял юмора, и я к следующему его визиту всё нормально перелепил, как ему надо было, успокоив старика. Потом в Москве, в Суриковском, у каждого студента была своя личная «натура». Уже на первом курсе в Москве в 2023 году видел гениальные работы, одного парня — такому студенту, подумал я, и учиться незачем! Однако московская оптимизация в 2023 году дошла и до нашего родного института, теперь здесь на четырёх студентов один натурщик.
Главное, я думаю, нам всем необходим в первую очередь, высокий чистый дух, высшие ценности, великие идеи, своя незамутнённая голова на плечах, искренность и тонкая душа, а ремесло, чувство формы и композиции с опытом приложатся, просто надо трудиться. Мы обязаны принести что-то в этот мир и оставить добрый и светлый след, возможно, подобно горьковскому жертвенному Данко осветить путь и согреть свой народ пламенем своего сердца. Невзирая на трудности, мы должны вдохновенно творить. Вспомните великого Врубеля: каждый мазок на холсте он взволнованно рождал на палитре, страстно и трепетно клал на холст, и именно ради него приезжают в Москву иностранцы посмотреть на его уникальное творчество.
Однако это был очень красивый и колоритный город. Фуникулёр, подвесная дорога, вокруг горы, днём яркое солнце, под утро проливной дождь, серные бани с природным кипятком, красивый и талантливый во всём самобытный народ. На осликах развозили мацони и предлагали: «Мацони, мацони, мацони», старьёвщики гнусавым голосом нараспев кричали: «Ста-а-рий ве-е-е-ещи»…Тифлис пах специями, веками, стариной, как средневековый город. А скульптуры гениального Бердзенишвили поражали тонким и высоким вкусом.
Тоскуя по России, я ходил в центральную библиотеку и читал, просто зачитывался Северяниным, Хлебниковым, придумавшим массу новых слов, например, «ужасавые», «лженогие», и запомнил наизусть Северянинское короткое стихотворение:
«Мы живём точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет,
Всё здесь есть, чего вовсе не надо нам,
Но того, что нам хочется, — нет».
Жаль, что от варварства бывшего президента Грузии погиб великолепный памятник Бердзенишвили — воин-всадник в доспехах с мечом, символизирующий победу 1945 года.
В Тбилиси на третьем году моей студенческой жизни свирепствовала эпидемия желтухи, я иногда ел в столовой, заразился. После выздоровления и академического отпуска перевёлся с третьего курса тбилисской академии на второй в Москву, в Суриковский, домой, и стал, наконец, учиться в учебном заведении международного уровня. Я был счастлив!
Вы учились у известного скульптора Льва Кербеля. Какими главными правилами он руководствовался в работе со студентами?
Меня приняли в мастерскую Льва Ефимовича Кербеля. Он был по-отечески добр, прекрасно знал анатомию и требовал от нас почаще проверять себя отвесом и циркулем. Но это не был диктат. Лев Ефимович особенно не влезал в процесс лепки, хотя мог увлечься и вдруг полепить, что мы воспринимали с опаской. Лев Ефимович требовал придерживаться измерений, так что циркуль и отвес всегда должны были быть под рукой. Мы это и обеспечивали. Работали дружно.
Однажды рядом с настоящим отвесом я нарисовал карандашом и кусочком гипса ещё три, висящих на гвоздике, с тенями от гвоздя от нескольких ламп, с бечёвкой, связанной бантиком с узлом. Гипсом расставил блики на гвозде и якобы металлическом отвесе. Всё это выглядело весьма объёмно, и профессор постоянно шарил по гладкой стене в поисках настоящего отвеса, который смотрелся гораздо бледнее, Кербель искренне удивлялся. Иногда Лев Ефимович хвалил меня, например, за композицию «Соло на ударных», за проект монумента «Не дадим врагу топтать землю русскую», похвалы таких людей запоминаются.
В преддипломной мастерской, стоящей отдельно во дворе, я, будучи бородатым и длинноволосым, параллельно с фигурой натурщика, лепил автопортрет. Но однажды после разговора натурщика с нашим профессором о формализме и анатомии с расстройства натурщик, а он был из левых художников-«бульдозеристов», ненавидевший соцреализм, в пьяном угаре вломился ночью в мастерскую, дверью сплющив мою работу.
Я слепил новый портрет, на новом каркасе, но теперь это был просто «Портрет художника». Лепил из глины. Лили портрет приблизительно через год, да ещё отливали «по земле», неопробованные, недорогие литейщики, используя алюминий. Получилось несколько грубее задуманного. Пошли на это деньги, заработанные от моего конспиративного преподавания карате. На бронзу тогда не хватило, затонирован портрет был под старое серебро. Однажды в манеже была выставка портретов, я привёз свой «Портрет художника». Практически мой дебют в долговечном материале. В зале было, наверное, миллион портретов и крупных бюстов, но больше маленьких головок. Я начал искать свой и вдруг оторопел — вокруг него стояла толпа. Подумал, что экскурсия, но нет, одни отходили, насмотревшись, другие подходили. Меня пробило до мурашек, думал, что же это я такое учудил, что народ толпится? Честно стало не по себе, даже страшно, может, всё плохо, стилизация подвела, безвкусно? Подошёл поближе — не ругали, не хвалили… Может, хотели узнать работу какого-то известного художника? Стал анализировать, и пришло понимание: в его образе я заложил сложные чувства, с одного профиля и с другого выражения лица немного отличались. Вот она — работа мимических мышц. Здесь и лёгкая улыбка, и затаённая грусть, и печаль, и задумчивость, возможно, ирония. Ну что поделаешь, это же образ художника и думающего мужчины. Видимо, оказалось, что в нём заложены даже более сложные нюансы, чем в Моне Лизе, которая тоже притягивает, загордился я.
Сегодня зритель не такой пытливый и внимательный, как был в Советском Союзе,— проверял именно на этом портрете. Держится всё, теперь, по всей вероятности, на нас, на авторах, главное, чтобы мы сами были в тонусе!
Учитель продолжается в своём ученике. Считаете ли вы свои заслуги и достижениями Льва Ефимовича тоже?
Лев Ефимович Кербель был гениальным портретистом, и большинство его памятников были портретными. Особенно меня впечатлила его мощная, монументальная работа, на мой взгляд, бурлящая жизнью и философской мыслью, установленная в Германии, — голова Карла Маркса. Кроме выдающихся портретных серий, как мне кажется, это был его шедевр.
Наверняка существует некое взаимопроникновение студента и мастера, надеюсь, что и мои портреты несут частицу его опыта и учения, ведь пять лет я у него занимался. Сегодня, как мне кажется, портреты мне удаются не только сходством, но и живостью образов, и становится отчётливо понятно, чей я ученик.
Вы бывали в разных странах. Какие впечатления у вас остались от Мексики?
Помню, что в Мексике мы передвигались в автобусах с диковинными тогда для нас кондиционерами. Поразила природа. На берегах огромных мелких озер росли пятиметровые кактусы фантастически причудливых, скульптурно-архитектурных форм. В мелководных, но широких озерах плавали колонии уток. Мы проезжали арочные конструкции подобные римскому водопроводу, побывали в циклопически большом «Коллизее», где вынужденно смотрели реальные бои быков с летальными исходами, слушая отдающийся эхом единый жутковатый «оргазмический» вздох всей присутствовавшей там публики, когда кого-то убивали. Однажды огромный бык перескочил через двойной с уступами двухметровый барьер к зрителям. Его как-то оттуда выгнали, но он не унимался, раскидывал пеших и конных тореро и опять повис на заборе над разбегающимися, как тараканы, зрителями первых рядов. В результате заиграли фанфары и бычару отправили не на колбасу, а плодить себе подобное сильной племя. И это был один победитель среди десятков жертв. Уже тогда я был вегетарианцем, занимаясь карате, познавая йогу, восточные философские течения, конечно, не мог влиться в это общее безумие. Думаю, поэтому и Хемингуэй, прославившийся на описаниях коррид, не вызвал у меня позитивного отклика. Ещё мы были на гигантской плантации кактусов, похожих на алое-вера или на агаву, каждое растение было размером с двух-трёхэтажный дом, из которых делали вытяжки для алкогольных напитков. Нам накрыли большие столы, угостили, сначала «брагой» и потом текилой. Там были маоисты, троцкисты, тому подобные. В университете, имеющем независимый статус, я показывал слайды своих работ с пояснениями.
Конечно, Мексика со своим колоритом, лицами и пирамидами оставляет сильное впечатление. Куба была тоже давно, в памяти осталось мало: центральная не подметенная площадь, где валялись пальмовые ветви, и большое здание, созданное по подобию Белого дома. Много высотных домов, гостиниц, построенных американскими миллионерами, сбежавшими от пламенного Фиделя, честно и искренне жившего ради своего народа, открыто, откровенно говорящего часами без шпаргалки с людьми. Помню, как я купался в теплых океанических водах с красивыми медузами в виде голубых надутых пузырей на поверхности и длинными нитями в воде, одна нить меня задела и потом нога побаливала, как от укуса осы, позже сказали, что у них смертельный яд.
Вы лепили портрет президента Панамы генерала Торрихоса.
Скульптуру подарили семье президента. Как его близкие оценили ваш труд?
С верховным главнокомандующим и фактическим руководителем Панамы Омаром Торрихосом встретиться лично не удалось, так как он погиб в вертолётной аварии. Будучи пламенным борцом за независимую Панаму, он добился у президента США Джими Картера подписания документа о поэтапном переходе Панамского канала под юрисдикцию Панамы, блокировке и переводе американских военных баз. На первом этапе договорились, что охранять канал будут панамские военные вместе с американскими. Вдобавок он несколько размыл блок левых партий, создав партию генерала Торрихоса, перетянув к себе часть левых и патриотов. Так что он стал кому-то костью в горле и вертолёт его упал.
Представители местных народно-патриотических партий нашли мне помещение для работы над портретом, глину, гипс и фотографии своего любимого президента. Времени на работу было меньше суток. Меня охраняли товарищи с пистолетом, а ночью они убивали огромных тараканов, с топотом бегающих по стенам. Уже под утро утвердили сходство, и я начал снимать форму с глины, а потом отливать портрет. Генерал был в военной короткополой шляпе с загнутыми полями, с твёрдым взглядом, строгим лицом, чуть повернутым с вызовом вправо. С первыми лучами солнца начал тонировать портрет под бронзу. Я знал заранее о моей миссии и с собой были масляные краски, кисти и лак. Гипсовый куб под портретом затонировал под черный полированный гранит, покрыв его лаком, а саму голову — под старую позеленевшую бронзу с блестящими вкраплениями «золотом» в нужных местах, используя бронзовку, тоже с лаком. По МСХШовской привычке и обретенному опыту в Суриковском институте я мог работать и не спать двое, трое суток. Отказавшись от сна, я позавтракал, выпил пива и влился в общую экскурсионную программу.
Когда руководитель нашей группы, пятидесятилетний комсомолец, секретарь горкома комсомола города Киева увидел мою работу, он не сдержался и от переполнивших его чувств восторга, удивления, эмоционально выплеснул нелитературную тираду слов, добавив к ним: «…это за одну ночь из бронзы отлили, молодцы…!».
Вечером состоялся торжественный приём в семье Торрихосов. Была небольшая заминка с моей торжественной речью при вручении. «Журналисты» из ЦК ВЛКСМ навязывали свой текст с несвойственными мне словами и выражениями, например, «я своими скромными руками сделал эту работу». Я запротестовал, сказав, мол, ребята, если бы я думал, что у меня скромные руки, то вряд ли за одну ночь, на одном дыхании слепил бы, отформовал из гипса и расписал под бронзу и гранит эту скульптуру. Решили, что я просто буду говорить что хочу, по-русски, а они сами переведут как им, нужно.
Семье Торрихосов очень понравился портрет. Его брат подошёл и любовно гладил моё произведение, признав своего брата, сказал, что «у них уже есть портрет Торрихоса, но этот гораздо больше похож на моего брата». Аплодисменты, искренние улыбки, поздравления, похвалы, особенно приятны были горящие глаза латиноамериканских красавиц. Меня пригласила на танец хрупкая, очень красивая девушка, с утончёнными чертами лица, она была прекраснее, чем царица Нефертити. Прижавшись в танце ко мне, она ласково шепнула: «Ай вонт ю». Не зная английского, я, видимо, что-то заподозрил, поскольку меня пробило током насквозь. Ребята, которые меня «пасли», сразу отсекли «Нефертити», пригласив её на танец, в процессе которого что-то объясняя ей. Утром в нашу гостиницу примчалась высокая длинноногая, крашеная блондинка в узких шортах и купальнике, пригласила меня на пляж позагорать и покупаться. Она была на открытой, огромной американской машине. Я растерялся. Уж не знаю, что там ей долго объясняли мои «товарищи», но она упорствовала, однако я твердо знал, что в Москве меня ждала беременная жена.
Знаешь, Пётр, я до сих пор жалею, что не владею иностранными языками, но ты сам видишь, что переводчики иногда помогают в неловких ситуациях и возможно даже в выборе дальнейшей судьбы.
Двенадцать двухметровых фантастических скульптур-светильников вы выполнили для одного из элитных посёлков в Москве. Лёгким или, наоборот, тяжёлым оказался этот заказ?
Я этот заказ получил, кажется, в 1999 году через друзей и знакомых. Тогда верил в дружеские отношения, не заключал договоров, чего в наши капиталистические годы делать уже ни в коем случае нельзя, ещё знал, что заказчик далеко не из бедных. Но заламывать цены — не моё, к тому же продавать себя, свои работы я не умел, да и было неловко, не для денег мы родились на земле.
Дом заказчицы был в старинном стиле, с большим красивым садом, беседкой, прудом и мостиком. В общем, было, где разгуляться. Я, честно, просто очень соскучился без скульптуры и понимал, что в результате будет портфолио, а главное траты на бронзо-литейщиков будут оплачены.
Я делал сотни эскизов, изучал ихтиозавров, сказки про змея Горыныча, чешую, фактуру, видел, как она заиграет при полировке до золотого блеска — просто кайф! Съездил в Севилью, там полюбовался на ремесленно сделанных химер, посмотрел фото Нотр-Дам-де-Пари, но сделал всё своё и гораздо лучше, чем там. В эту компанию ещё добавилось три льва перед парадным подъездом, которые я поручил увеличивать с моих эскизов помощнику. Мои создания, думаю, выгодно отличались в лучшую сторону от мировых «шедевров».
Трудность была в заказчице. Она сходила на двухмесячные курсы дизайнеров и стала мне давать «советы». В результате, решив сэкономить на шарообразных светящихся витражах, состоящих из металлического красивого пластичного ажура с цветным стеклом, которые держали на головах, в зубах и в лапах мои грифоны, ей сделали пластмассовые со скучными сотообразными многоугольниками-прожилками, одноцветные шары, больше напоминающие футбольные мячи.
Я знал, что заказчица пережила трагедию: её, мужа и шофера взорвали в машине, однако она и водитель чудом уцелели, и предложил создать ангела-хранителя в её саду. Она наотрез отказалась и попросила сделать рога у химер! Через двадцать с лишним лет она продает свой дом с садом и моими скульптурами, кажется, за 17 миллионов долларов. Это я говорю о том, как в долгую срабатывают произведения искусства и как растут в цене старания хороших скульпторов.
Скульпторам не надо рассказывать о сложностях технологии перевода скульптуры в долговечные материалы. Но заказчикам со «вкусами», с которыми приходится «мягко» бороться, им еще следует проходить ликбез, посетить литейку, каменотесов, а то приходят и говорят, мол, вылепи мне за пару дней из бронзы или выруби из камня к послезавтра. Можно, конечно, отдельно для них только о-о-о-очень коротко поведать процесс. Сначала происходит сбор материалов и делаются сотни рисованных эскизов, потом пластилиновая модель от 25 см. Расчёты для увеличения в размер сооружения, сварка каркаса, набор глины, грубая и тонкая проработка в окончательном размере. Утверждение заказчика. Снятие гипсовой формы и отлив гипсовой модели. Авторская проработка по гипсу. Если минуешь гипсовый отлив модели, то тогда заливка воска в форму, залив огнеупорной массы, проработка восковых деталей, прокладка литников. Заливка другой стороны изделия огнеупорной массой. Выплавление восковых деталей и литников в печах, заливка в освободившееся место бронзы. Сварка деталей, срезание литников, шлифовка швов и полировка, проработка по бронзе, тонировка ядовитыми тяжёлыми металлами. И это без подробностей и некоторых других этапов. Подъёмники и транспортировка. А резчики по камню — это отдельная героика. Самый лёгкий творческий процесс это писание стихов в блокнотик карандашиком в любом месте и в любое время, как у стрекозы везде готов и стол и дом, хотя надо сначала расширить свой словарный запас.
Более 45 лет вы участвуете в выставках. Как выбираете работы для них?
Особенно выбирать работы не приходится, они не пекутся, как пирожки. Правда, раньше, вспоминая командировку Министерства культуры РСФСР в Комсомольск-на-Амуре, я мог слепить по два портрета в день. Теперь возросли ответственность и требовательность к себе. Например, портрет актёра Антонио Бандераса в 2017 году я начал с просмотров его фильмов, с изучением его мимических мышц. Долго лепил из пластилина, потом сам формовал, восковал, прорабатывал по бронзе…
Много рисованных эскизов, которые я впоследствии воплощаю в большую авторскую графику или в живопись, что пока для меня исполнительски рентабельней скульптуры.
Сейчас я переживаю период перевода цветных графических рисунков в живопись на холсте. Задумал несколько новых скульптурных рельефов, стою в очереди на вторую, широкую персональную выставку в академии художеств. Уже предлагают в других местах выставиться, и бесплатно, это уже сдвиг в мою сторону. Замыслов множество только надо же успевать их делать, воплощать — руки-то две.
А выбирать на выставку теперь я стараюсь бронзу, чтобы в транспортировке не расколошматить. А то выставился, расколол что-то в дороге, отреставрировал, разбил двухмиллиметровое стекло — ну и дурак, зачем это всё? Зритель смотрит под ноги или просто мимо проходит, не фокусируясь на глубинном прочтении произведения. Просто подбирает пятно к своим обоям и то где-то в виртуальном, несбывшимся в этой жизни, мнимом «собственном» доме.
Пользуясь случаем, хочется призвать искусствоведов больше писать, публиковаться для ликбеза зрителей, тянущихся понять таинства, познать множества скрытого подтекста в произведениях искусства, а мастеров — больше говорить о своей работе, объяснять потенциальным заказчикам трудоемкость технологий, особенно скульптуры. Галерейщики, искусствоведы должны заблаговременно готовить к каждой выставке не только авторов, но и обязательно зрителя, чтобы он шёл не себя показать, а на праздник познания, узнавания, чего-то сверхнового в творческой лаборатории, и в самом себе что-то ценное, глубокое открыть.
А есть ли скульптура, которую вы бы очень хотели показать зрителям, но этого так и не удалось осуществить?
Есть скульптуры, которые просто боязно перевозить, например, керамический «Предводитель Самураев». Сама фигура в ажурных доспехах, со светильниками внутри — это воин, встающий с колена из глубокой стойки, вынимающий свой меч, он на резной орнаментальной подставке, символизирующей первоэлементы. Общая высота композиции два метра. Остальное я особенно не прячу, правда, накопилось кое-что, чем хотел бы поделиться, но только в залах 18+. Да Петр, а есть ли такие закрытые залы?
В скульптуре вы предпочитаете реализм, академическую лепку, сюрреализм и экспрессионизм. А какие ваши работы в этих жанрах самые любимые?
Меньше всего у меня вопросов к моей «Гиене», видимо пока она лучшая. Ведь скульптура это форма, а она, наоборот, состоит из контрформ! Трусливо присевший на задние лапы хохочущий, оскалившийся зверь-падальщик, питающийся с чужого стола, символизировал для меня в начале семидесятых чилийскую фашистскую хунту, творившую зверства с народом, выступающим за социальную справедливость. Приближается к ней по пластической стилизации «Змеегривая химера», ещё необычная для меня экспрессионистическая композиция «Полосатый кошмар», поддерживающая тему Брейгеля. Битва обжорства и аскетизма, бой полосатого хищного тигра и полосатой вегетарианки зебры. «Незнакомка» — стилизованный женский образ по одноименному стихотворению Блока, где есть строчки о некоем недосягаемом: «И очи синие бездонные цветут на дальнем берегу».
Картина «Ретроспектива столпничества» — это проект к нескольким скульптурам о великом подвиге жизни православных монахов, которые долгие годы жили в жесточайшей аскезе на столбах, в любую ненастную погоду молясь о простом народе и о мире на земле. Питались они молитвами, водой и крошками хлеба, не спускаясь вниз. Первым православным столпником был Симеон, арабского происхождения, который простоял на столбе 37 лет в зной и песчаные бури, под палящим солнцем, молясь о мире и наставляя простой народ, в 30 километрах от Алепо в Сирии, откуда и пошло православие. Метафорическая композиция (рельеф) высотой 1 метр 80 см, выполненная в пластике и в графике, — «Исцеление», о борьбе с мировым злом. Вообще думаю, автор каждый раз, принимаясь за работу, настраивается создать шедевр, а насколько это получилось, судить зрителю, искусствоведу и благодарным потомкам.
Многое ещё бродит во мне, и зреет в глубине души, постараюсь порадовать вас и себя новыми шедеврами. Дай бог, дай бог, дай бог!
Вы пробуете себя и в живописи. Может ли она настолько же увлечь, как и скульптура?
В СССР мы, молодые художники, были востребованы великой в те годы советской страной, союзом художников, и Минкультом СССР. Нас просили участвовать в выставках, посылали за границу, о нас писали журналисты. Было создано много интересных, даже монументальных крупных работ, и вдруг пришел Горбачёв… Правда я из последних 15 лет 12 был членкором академии художеств, и с 2022 года, после персональной выставки в Российской академии художеств вдруг стал действительным членом академии.
Конечно, тридцать лет я не стоял на месте, творческий процесс постоянно шёл, продолжал работать, особенно последние 20 с лишним лет. Безумная фантазия обуревала, а скульптура с бронзой стоила дороже моей обычной пенсии москвича. Тогда я взял чёрную плотную бумагу, чёрный картон, мои детские карандаши «Живопись», и то, что осталось от отца, прекрасного театрального и кинохудожника, народного художника и стал учиться рисовать на старости лет. В МСХШа я учился скульптуре, и в тбилисской академии художеств, и в Суриковском институте. Рисовал раньше много: эскизы, наброски, почеркушки для себя, для памяти о задуманных композициях, памятниках, витражах, решётках, архитектурно-скульптурных комплексах, просто разрабатывая руку. Мне это было необходимо, поскольку моя мама и дедушка, писатель Лунин, были переученные левши, и от них достался очень плохой почерк и неповоротливая правая рука. Вообще, я лепил сразу двумя руками, но иногда забываясь, лепил одной левой рукой.
Были какие-то случайные заказы от хороших знакомых, раз в пять, а то и семь лет. Поскольку я занимался к тому времени уже лет сорок пять карате, а поторм ушу, то, понятно, нервы у меня были крепкие.
Теперь попробую, наконец, ответить на твой вопрос о живописи. Как уже говорил, начинал я с рисунков, потом перешёл на цветную графику и всё же для меня это настоящий дебют. Так что цветные рисунки карандашом и последующие пробы в живописи на холсте можете считать «ранним Шенгелия». Это новая жизнь, увлекающая меня в интересную и новую стезю, полную открытий.
В советские годы я состоял в нескольких художественных советах московского и российского уровня не только по скульптуре, но и по монументальной живописи и прекрасно вижу свои возможности, поэтому здесь беру фантазией, стилизацией и декоративностью, как и в скульптуре. На той персональной выставке в академии ко мне подходили из академического руководства отделения графики и похвалили, что было для меня очень важным признанием.
Мой отец говорил, что цвет надо держать, как боксёр держит удар, и это ему гениально удавалось даже с яркими и сочными красками, чего мало кто может. Что мне пока очень непросто, а серую, распространенную у нас живопись, если честно, я не люблю, поэтому в каждой следующей работе экспериментирую, что-то открываю и нарываюсь на конфликт с собой, со вкусом, с палитрой. Для меня простых решений нет, есть преодоление и это очень увлекает. Пока скульптура, которую я жду с открытой душой, не по карману, рисую ну как могу. Да, иногда откровенно безумствую, ведь Пикассо разрешили хулиганить?
Материальная форма, казалось бы, вечна. Но разрушали ли ваши работы вандалы, приходилось ли их восстанавливать?
Работы пропадали, их воровали, теперь на даче видеонаблюдение и колючая проволока. Что-то погибло из-за неаккуратности помощников во время уборки мастерской, сожалею об утрате портрета американского консула, весьма образованной дамы Кэтлин. А, например, в гостинице «Орлёнок» на проспекте Косыгина декоративную, но достаточно точную карту Москвы размером 55 кв. метров, с выносом от стены 50 см, бронзовыми историческими памятниками города, Минина и Пожарского, рабочего и колхозницы на ВДНХ (создано мной в соавторстве с Михаилом Переяславцем) зашили панелями, там организовали большой бар. А на Ленинском проспекте в фойе гостиницы «Спутник» содрали керамический рельеф «Народное вече» с колоколом, символизирующим набат, который исчез в неизвестном направлении, на этом месте организовали обменник валюты. Так варварски приходил новый экономический и политический строй.
Поскольку большинство моих работ были сделаны из керамики и гипса, тонированного под бронзу, после каждой транспортировки приходится не просто реставрировать свои произведения, а восстанавливать. Поэтому я не очень люблю выставляться.
Вандалы скорее там, где должны оберегать и пестовать судьбы талантливых советско-российских авторов и бережно относиться к искусству, к истории и главное к культурному наследию нашей великой страны. Может некто хотел меня сильно разозлить, превратить в политического бунтаря, но политиканство не люблю, их игры не приемлю, бог им судья. Я по всем знакам огонь, и как птица феникс периодически возрождаюсь.
Любовь и бережное отношение к искусству нужно прививать с детства. Как это сделать ненавязчиво и аккуратно, чтобы не оттолкнуть ребёнка от творчества?
Я, учась в лучшей в СССР художественной школе МСХШ, уже начал преподавать в Доме кино в изостудии в младшей группе, откуда сам и вырос. Из года в год видел, как в школе в результате наших оценок к окончанию обучения почти все теряли изначальную неповторимую палитру, свои неожиданные цветовые сочетания, а у некоторых терялась не только изюминка, но даже индивидуальность. Помню, как вдруг неожиданно ушёл из школы талантливый Володя Мызников, по-особенному чувствовавший цвет. Да конечно, мы учились друг у друга, и у великих мастеров изобразительного искусства (не всегда нам везло в школе с учителями), но я пришёл к выводу, что учёба учёбой, однако терять индивидуальность преступно. А темы композиций в МСХША были однообразные: Май, труд, спорт. Когда ко мне в изостудию приходил ребёнок, я старался сохранить его виденье цвета, его особенности понимания предметов и почерка. Разговаривал всегда с детьми по-доброму, но как с взрослыми художниками. Ещё я заметил, что дети, избалованные «безумными» родителями, быстро остывают, поскольку в глазах близких они уже «гении» и им не надо учиться. Но учиться надо, поскольку нельзя бесконечно эксплуатировать один освоенный тобой приём. Взрослея, человек сам по себе усложняется, начинает видеть более сложные формы, композиции, световые и цветовые явления, необыкновенные эффекты, но нарисовать свои чудесные сны и видения не в состоянии, у него не хватает элементарной школы, грамоты. А дети, которые может и не так ярко видят жизнь и совсем неумехи, в результате поэтапно поставленных им простых задач, своего упорства, осваивают натюрморты, форму и цвет, а затем портреты, и далее фигуры. Диапазон со временем ширится, тут уже можно и задумываться о творчестве и усложнять палитру. Такие пришли в искусство через преодоление, через труд. Тем, кто в четыре годика приходил с большими ватманскими листами, покрытыми чертями, иллюстрируя «Божественную комедию», я пытался объяснить прелести великой природы. Что каждое яблоко имеет свою индивидуальную форму и цвет, а деревянная деревенская ложка и керамическая неглазурованная крынка сделана мастером, который с детства долгие месяцы и годы учился, чтобы создать это. Только потом натюрморты усложнялись и появлялись блестящие предметы и драпировки с орнаментами, даже с зеркалами. Для тех, кто не блистал шедеврами и сложной палитрой, я ставил задачи, усложняющие цветовое восприятие, но всех призывал больше наблюдать за великой природой. Позже приносил книги по искусству и показывал великих Врубеля, Гогена — мастера полутонов, с розовыми стволами деревьев, собаками, розовым морем, и голубыми лошадьми и деревьями для диапазона восприятия мира с неожиданными цветовыми сочетаниями. Далее я ставил им натюрморты в единой цветовой гамме — всё белое или красно-оранжевое, потом зелёное, или вдруг всё в синих и его оттенках. Но в синих ведь, согласитесь, можно найти и более холодные цвета и более тёплые. И ах как полезно разобраться, например, в белом натюрморте, там ведь такая богатейшая музыка нюансов, лишь бы только не серость. Композиции задавал такие: зимой из белого дома в белой шубе, и шляпке выходит женщина в белых сапожках, спускается по засыпанным снегом ступеням, а у подъезда стоит белая машина, утопающая в сугробах. Ведь если всё белое да на белой бумаге, то мы, по идее, не должны её увидеть, но лепить форму, мы должны не серыми цветами, а бледно-сиреневыми, голубыми, чуть розовыми, нежно желтоватыми. Любителям домашних натюрмортов я просил родителей обязательно ставить свет под 45 градусов, чтобы выявлять форму и внимательно ловить освещённую часть предметов, а рядом на объекте полутень, дальше плавный переход в тень, рефлекс, падающие тени, и там тоже своя музыка. Лепить форму просил не серой краской, а смело звучным, сочным цветом, чтобы яблоко хотелось съесть. Показывал, что цвета в простом натюрморте и в композиции точно как запахи влияют на соседние фигуры: приближал белый лист к красному предмету и он становился в этой части. Должен честно признаться, я сам никогда не искал своего стиля, мне это было безразлично, а почерк у меня был вообще так себе. Главное, во мне была моя творческая призма, грани которой увеличивались, полировались, куда входили дух, душа, любовь, изучение мира и природы, умение удивляться, обличать зло, воспевать героев, совершать открытия своим третьим глазом, учиться видеть и освещать лучшие светлые пути и вдыхать жизнь в свои произведения. А эта многогранность вдруг оказывалась вместе со мной в иных неизведанных измерениях, которых больше, чем эти однобокие 3 или 4. Сегодня, оглядываясь на своё творчество, понимаю, что для меня характерен поиск смыслов человеческой жизни, а в большинстве произведений проявляется многоуровневость. Мой «лифт» путешествует не только прямолинейно, от протоистории в будущее цивилизации, но и в иные миры, научиться бы только это изображать. Это не всегда удаётся, ведь скульптура должна быть лаконичной, и при этом ведь очень хочется автору рассказать книгу одним словом, избежав литературщины и ребусов. Так очень вкратце я вижу перспективы обучения в художественных школах или студиях.
К нам, в Центральный дом кино, приходили всего один раз в неделю, по воскресеньям с домашними работами, рисовали натюрморты, композиции под моим наблюдением и росли, и становились художниками-мультипликаторами, художниками, по костюмам, гримёрами, без ВГИКА, без художественного училища, даже просто художниками, потом участвовали в выставках. Я туда не ходил ради зарплаты, она была смешной — 30 рублей в месяц, почти как стипендия тогда в Суриковском институте. Меня ввели в МОСХе в правление по детскому эстетическому воспитанию, мы слушали выступления художников, побывавших за границей. В Доме Дружбы отбирали детские работы на выставки за рубеж и по СССР. Кстати, в те годы у японцев в школах часов только рисования плюс ещё каллиграфии было в несколько раз больше, чем в СССР. В школах и в дизайне помещений они пользовались таблицами сочетаний цветов, разработанных художниками из СССР. Дети там, рисуя, учились филигранности, аккуратности, усидчивости, терпению, трудолюбию, вкусу, любящему взгляду на мир и природу, развивали творческое мышление. Интересно, что в те годы в Японии лучшие выпускники учебных заведений не шли в науку, их обеспечивали всем необходимым и отправляли обучать детей, и каждое следующее передовое поколение опять шло учить и воспитывать молодое поколение, так лучшие формировали лучших. Понятие «учитель» на Востоке было свято. Но сейчас там уже царствует аниме с сомнительными ценностями и весьма странным вкусом.
К сожалению, у нас перестали развивать дальше советское обучение и вообще поддерживать высокую культуру и диапазон великого отечественного изобразительного искусства, искать таланты их пестовать.
И ещё один момент. Дети кинематографистов рисовали в большом фойе белого зала Дома кино, пока не пришёл туда директором Гусман. Однажды ребёнок нёс воду в баночке, когда вдруг перед ним вырос этот директор. Маленький мальчик от неожиданности вздрогнул, немного расплескав воду. Гусман строго посмотрел на меня и сказал, указывая на пол с несколькими каплями чистой воды: «Это паркет!» На что я ответил: « А это ребёнок». После этого изостудию закрыли, а она работала там лет двадцать при мне и плюс десять до меня, ещё в старом Доме кино на Ленинградке, откуда я сам вырос в художника и в академика. Делайте сами выводы, куда уже тогда, устремилась наша страна, если паркет стал важнее.
Скоро вы отмечаете 75-летие. Если бы у вас была возможность отмотать жизнь назад как киноплёнку, чтобы вы в ней изменили?
Пожалуй, я поменьше бы растрачивал себя на поиски блондинок, хотя именно женщины меня всегда вдохновляли, причём с самого детства, заводили, иногда, правда, куда-то не туда. Долгие годы я мечтал, что вот сегодня встречу Её, свою богиню. Но ведь понятно, что тогда, вполне вероятно, я бы растворился в ней, и что бы из меня получилось!? С годами стал поосторожнее.
Отказаться от единоборств тоже невозможно. Боевые искусства закаляли характер, я в тот же день, как пришёл в тайную школу карате, бросил пить и курить. Стал открывать для себя восточные виды философий, восточную мудрость. Я учился в Суриковском институте и однажды Саша Рукавишников из нашей группы вдруг в приказном тоне сказал: «Значит так. Шенгелия, Переяславец покупаете себе дзюдоистское кимоно в спортивном магазине за 23 рубля и завтра в 10 вечера приходите на Маяковку. И никому об этом не рассказывать. Поняли?». Мы поняли. Кстати в этом году мои сотоварищи по карате пригласили меня на открытие учебного сезона и отметили моё 75-летие показательными выступлениями учеников. Вручили мне престижный приз Центральной школы каратэ с подписью нашего с Сашей и Мишей учителя Алексея Борисовича Штурмина.
Скульптура — прекрасная мужская профессия, тренер по каратэ, учитель — это тоже прекрасно и по мужски, Женщины — вдохновительницы. Главное — сделать так, чтобы одно другому не мешало, а дополняло во всех сторонах жизни. Такой идеальный баланс приходит с возрастом и опытом, но и сама жизнь предлагает свои непростые варианты, корректируя поведение человека. Кто-то считает, что заниматься нужно только чем-то одним, другие, наоборот, говорят, что талантливый в одном — талантлив и во многом другом. Вот, например, Шаляпин лепил хорошие скульптурные портреты, да и пел неплохо!
Так получилось, что я сейчас, наконец-то, возвращаюсь в искусство, и оно во мне побеждает. Много ещё чего хочется сказать и поделиться понятым, осознанным за свою жизнь, передавая через широкую лингвистику прекрасного и великого творчества.
Поделитесь, пожалуйста, с нашими читателями, насколько важно в жизни признание и как его достичь?
Во-первых, понять, что искусство — это твоё призвание. Признаться самому себе, признать себя скульптором (или тем, кем ты хочешь быть по профессии), и работать, не сворачивая и не предавая своё дело! Судьба скульптора нелегка. Но главное — не терять стержень, не опускать руки, учиться, развиваться, не обижаясь на всех и на Вселенную, а наоборот, познавать мир, и создавать свой вдохновенный, прекрасный мир!
Мне 75 лет, но я и поныне учусь у жизни, у природы, у великих мастеров и у Творца ежедневно, ежечасно! Трудиться, трудиться, трудиться! Так и признание обязательно придёт, может, после жизни, а может, и сам застанешь при этой своей реализации на планете! И чем ты талантливее, тем больше мешать будут кланы бездарей, лоббисты антиискусства, будут просто замалчивать, как будто тебя нет и не было — всем талантам и гениям это знакомо, но рано или поздно твои произведения плотину прорвут. Мы имеем свой упорный дух и одухотворяем свои чувства, мысли и идеологию в произведениях, строим свои воздушные дворцы и замки, благодарим мать-природу, воспеваем любовь и своих героев. «Работайте, братья!»
Биография
Александр Леванович Шенгелия родился в 1948 году в Тбилиси. Он учился в художественной школе им. Сурикова в Москве, поступил в Тбилисскую академию художеств, а затем перевёлся в Московский художественный институт им. Сурикова в мастерскую Льва Кербеля. Институт окончил в 1975 году.
Александр Шенгелия рос в среде кинематографистов и литераторов. Благодаря широкой сфере интересов, полученному образованию, воспитанию в его работах видна глубина, содержательность, многогранность и разнообразие тем. Однако всё достигалось нелёгким трудом и целеустремленностью, архитектура жизни строилась им самим практически с нуля.
С 1975 по 1982 годы скульптор был отмечен дипломами и наградами Академии художеств СССР, Центральным комитетом комсомола и Московским комитетом комсомола. Александр Шенгелия получал правительственные поздравительные телеграммы, был членом правления Союза обществ дружбы с зарубежными странами и командировался в поездки с делегациями по Мексике, Кубе и Панаме, где выступал с лекциями, показами слайдов и создал портрет президента Панамы генерала Торрихоса.
С конца 90-х годов по 2002 годы выполнял крупный частный заказ садово-парковой скульптуры для элитного поселка «Юрлово»: двенадцать двухметровых бронзовых фантастических скульптур-светильников, держащих шарообразные светящиеся витражи.
Работы скульптора можно было увидеть в фойе московского Дворца молодёжи на Комсомольском проспекте, в вестибюле гостиницы «Спутник» — рельеф «Вече», в холле гостиницы «Орлёнок» на проспекте Косыгина — «Карта Москвы». В Казани скульптурная композиция «Антивоенная демонстрация», сделанная в 1986 году, до сих пор украшает Национальный культурный центр.
Александр Шенгелия участвует в художественных выставках и в конкурсах на монументальные проекты. Много работает в графике, занимается живописью и мелкой пластикой. В скульптуре предпочитает реализм, академическую лепку и его любимые сюрреализм и экспрессионизм.
Александр Шенгелия действительный член Российской академии художеств (отделение скульптуры, 2022 г.), член-корреспондент (2011 г.). Член Союза молодых художников (1976 г.), Союза художников СССР, Московского Союза художников (1977 г.). Он также состоит в Объединении московских скульпторов, Международной федерации художников, Международном художественном фонде (International Art Fund, 1995 г.), Международной федерации художников (International Federation of Artists, 1995 г.). Почётный член Творческого союза профессиональных художников и творческого объединения «Созвездие видений».
Основные проекты и произведения:
«Соло на ударных» (1974 г.);
«Леонардо да Винчи» (1976 г., бронза);
«Гиена» (1976 г., бронза);
«Музыка И. С. Баха» (1979 г., Российская академия художеств);
«Карта Москвы» — интерьер гостиницы «Орлёнок» (1980 г);
«Не дадим врагу топтать землю русскую» (1980 г., Российская академия художеств);
портрет декабриста М. С. Лунина (1981 г., Музей декабристов г. Чита);
«Портрет Чернышевского» (1981 г.);
«Мексиканская революция» (1982 г., Государственная Третьяковская галерея);
«Портрет президента Панамы генерала Торрихоса» (1983 г.);
конный памятник «Воин-пахарь» (1985 г., Воронежская область, Ольховлогский совхоз);
«Расстрелянная песня» (1985 г.);
«Антивоенная демонстрация» (1986 г., Национальный культурный центр г. Казань);
серия мемориальных досок для пароходов «Алексей Сурков», «Алексей Ватченко», «Михаил Шолохов» (1985-1987 гг.);
«Два мастера» (1990 г., частная коллекция, г. Вашингтон);
«Самурай» (2004 г.);
«Предводитель самураев» (2004 г.);
«Русь священная» (2008 г.);
«Вишвамитра» (2009 г.);
«Проявление мирового разума» (2009 г.);
«Антонио Бандерас» (2017 г., дом-музей Зураба Церетели);
«Кецалькоатль-Аннунак» (2017 г.);
«Лаура» (2019 г., Дом-музей Зураба Церетели);
«Ярое Око» (2020 г.);
«Второе пришествие» (2021 г.);
«Илия Пророк» (2022 г.).
Произведения находятся в собраниях музеев Москвы, Читы, Казани, Кадамжая, Хайдаркана, Джар-Кургана, Кум-Кургана, Комсомольска-на-Амуре, а также в частных коллекциях в России, Финляндии, Польше, Австрии, Германии, США, Испании, Чили, Панамы, Мексики.
Участник московских, всероссийских, зарубежных и международных выставок с 1976 года. Ежегодный участник выставок в РАХ, в ТСПХ, московских выставочных залах, а также в Звёздном городке. Персональные выставки прошли в Москве и других городах России.
Педагогическая деятельность: преподаватель изобразительного искусства в студии изобразительного искусства в Доме кино г. Москвы (1965‒1995 гг.); руководитель изостудии в Киевском районе (ныне Дорогомилово) г. Москвы (1974‒1994 гг.).
Государственная и общественная деятельность: член правления комиссии по детскому эстетическому воспитанию при союзе художников СССР (1980 г.); член комиссии по детскому эстетическому воспитанию при Доме дружбы СССР (1980 г.); член правления Союза советских обществ дружбы (ССОД) СССР-Колумбия (1981 г.); президент РОО «Всестилевое боевое многоборье» (2001‒2012 гг.), вице-президент (с 2012 г.).
Государственные и общественные награды: лауреат премии Московского комсомола за дипломную работу «Виктор Хара» (1977 г.), дипломы Международной федерации искусств WAFF (2011 г.) и Союза дизайнеров Москвы (2011 г.), золотая медаль «Духовность, традиции, мастерство» Российского союза художников России (2018 г.). Диплом ФГБУ «Научно-исследовательского испытательного Центра подготовки космонавтов им. Ю. А. Гагарина» (2018 г.).
Награды РАХ: серебряная медаль Академии художеств СССР (ныне Российская академия художеств) за работу «Не дадим врагу топтать землю русскую» (не вручено, 1980 г.), серебряная медаль за серию скульптурных произведений, посвящённых историческому наследию России (2016 г.),
благодарность за организацию и участие в выставке «Работа года. 2016» (2016 г.), медали «Достойному» Российской академии художеств (2017 г.) и
за многолетнюю плодотворную творческую деятельность Российской академии художеств (2018 г.).
Галерея
